С течением времени становится заметным продвижение этих новых явлений на восток, что соответствует в данном случае не менее мощному продвижению человеческих масс, чем то, которое повлекло за собой вторжение в Италию. Как уже было сказано, это вполне соответствует традиции, сохраненной Титом Ливием. Особенно интенсивным продвижение кельтов на восток сделалось в середине и во второй половине IV в. до н. э., и шло оно главным образом но левому берегу Дуная. В 335 г. именно на этой реке Александр Македонский и встретил кельтов. Последующее движение привело их в глубь самой Греции.

Рубеж IV—III вв. является, по-видимому, периодом наибольшего масштаба кельтской экспансии. В начале III в. власть кельтов в Северной Италии впервые начинает колебаться. В 283 г. римлянам удалось захватить стратегически важную территорию сенонов, вследствие чего возможности военных набегов кельтов резко сократились, а соответственно сократился и приток свежих отрядов из-за Альп. Это обстоятельство обусловило усиление экспансии на восток и, возможно, на запад (см. выше). Тем не менее кульминационный момент кельтских миграций остается позади и впредь территория кельтского мира только сокращается.

Кельтское общество периода экспансии мало чем напоминает предшествующую эпоху. Первая бросающаяся в глаза его черта — своеобразная нивелировка социальных слоев. В это время сильно укрепленные поселения знати гальштаттского времени почти повсеместно прекращают свое существование и жизнь сосредоточивается в сравнительно небольших поселениях, которые к настоящему моменту изучены во многих странах. Крупные могильники (типа марнских) являются в эту эпоху исключением, зато их количество в издавна заселенных зонах существенно увеличивается. Статистика позволяет установить, что мужское население каждого поколения вряд ли превышало в соответствующих этим могильникам поселениях 10—15 человек. Такие объединения составляли, по-видимому, основную единицу кельтского общества среднелатенского времени.

Сами погребения мужчин гораздо менее резко различаются между собой, чем раньше, хотя и тут можно встретить погребения, отчетливо выделяющиеся размерами, устройством или инвентарем. Тем не менее количественно преобладают относительно небогатые погребения мужчин со стандартным набором оружия. Женские погребения больше варьируются.

Для этого времени лучше, чем для предшествующей эпохи, изучены сельские поселения. По основному типу они мало отличаются от более древних. Здесь находят обычно около пяти больших домов: меньшего размера полуземлянки и более значительные сооружения, ставившиеся на уровне земли при помощи каркаса из мощных столбов. Внутри каждого из этих домов (чаще всего прямоугольной формы — круглые встречаются большей частью в Британии) существовала яма для хранения припасов. У нас практически нет никаких данных для установления степени социальной дифференциации общества на материале поселений. Независимо от следов той или иной ремесленной деятельности основой хозяйства по материалам раскопок выступают земледелие и скотоводство.

В целом на основании археологических данных кельтское общество того времени можно представить себе как конгломерат небольших хозяйственных и одновременно военных единиц, возглавлявшихся вождями, которые часто были ненамного богаче своих соплеменников. Именно из подобного слоя формировались военные отряды, о которых говорилось выше.

Со второй половины III в. до н. э. наступает новый период в истории кельтского общества. Постепенно гибнут или вытесняются обратно в заальпийскую область племенные образования в Северной Италии. Так, в 191 г. часть племени бойев покидает места своего обитания и, пересекая Альпы, возвращается к исконным территориям. Римляне постепенно все более активно вмешиваются в дела лежащих за рекой По земель, а основание Аквилеи позволяет им контролировать янтарный путь. Затем римляне добиваются успехов в Испании, что позволяет им контролировать все западное побережье Средиземного моря и основать в Южной Галлии Нарбонскую провинцию (125 г.). Пытавшиеся оказать сопротивление племена арвернов и аллоброгов вынуждены были смириться с совершившимся. Итогом действий римлян было установление их полного контроля над важнейшим торговым путем по р. Роне от современной Женевы до побережья.

Продвижение римлян с юга было не единственной опасностью, грозившей независимым кельтским племенам. С севера им пришлось выдержать напор германцев. Около 120 г. германское племя кимвров, продвигаясь на юг, столкнулось с одним из крупнейших кельтских племен — бойями. Бойи смогли устоять в районе западнее современной Чехии. Кимвры начали продвигаться по Дунаю и в 113 г. разбили римское войско у Нореи. Не вполне понятно, каким образом через несколько лет кимвры появляются уже на границах Галлии. Здесь они соединяются с целым рядом племен германского или кельтского происхождения: тевтонами, амбронами, тигуринами и вольсками. Одержав в 109 г. победу над кельтским племенем секванов, кимвры продвигаются до самой Аквитании, и теперь уже приходит очередь самих римлян опасаться прямого вторжения. Их попытки противопоставить кимврам военную силу обернулись поражениями 107 и 105 гг. Лишь в 102 г. римский полководец Марий разбил тевтонов у Акв Секстиевых, а через год римляне победили кимвров в Северной Италии у города Верцеллы.

Какое значение имели для кельтов вторжения тевтонов и кимвров? Многие ученые связывают с ними те перемены, которые характерны для кельтской цивилизации последней поры независимости. Речь идет прежде всего о Галлии, ибо положение в ней подробно освещено Цезарем, но тот же вопрос встает в отношении Южной Германии, Богемии, части Моравии. Коротко эти перемены можно определить как наступление эпохи оппидумов. По отношению к кельтским укрепленным поселениям мы употребляем это слово вслед за Цезарем, который мог применить его равно к кельтским поселениям и к Александрии в Египте. Кельты имели собственное слово dunum, которое оставило множество следов в топонимике.

Поскольку, как уже сказано, с конца гальштаттской эпохи укрепленные поселения знати постепенно исчезают, уступая место иным центрам, было бы на первый взгляд логично предположить, что возникновение достаточно большого числа оппидумов в исторически короткий срок должно было быть связано с какой-то внешней опасностью. В данном случае ею могло быть только вторжение кимвров и тевтонов. При этом надо, однако, помнить, что содержащиеся в римских источниках сведения об огромной численности германских отрядов и соответственно о масштабе представляемой ими угрозы несколько преувеличены. Во всяком случае, археологические данные на сегодняшни день не дают возможности зарегистрировать передвижения таких огромных масс людей с вытекающими отсюда последствиями. Некоторые исследователи говорят о каких-то внутренних неурядицах в кельтском обществе, помимо внешней опасности.

Долгое время на мнение ученых влияла относительная бедность даже самых известных и крупных оппидумов. Кроме того, их почти всегда немалый размер (в среднем 100 га, но иногда несколько сотен и даже более тысячи га), несравненно больший, чем площадь любого из гальштаттских укрепленных поселений, наводил на мысль, что это были не места постоянного обитания, а скорее убежища на случай непредвиденной угрозы жителям сравнительно обширной округи.

Более углубленные исследования позволили полнее представить не только оборонительное, но и хозяйственное значение оппидумов конца II — начала I в. Одним из важнейших элементов каждого оппидума была его оборонительная система. До настоящего времени известны два ее типа. Один, описанный Цезарем, представлял собой так называемую галльскую стену. При ее возведении строилась продольно-поперечная деревянная арматура, которая затем наполнялась землей и камнями. Такую систему укреплений мы находим в знаменитой Бибракте. Другой способ, более древний и известный уже в гальштаттское время, предусматривал строительство системы вертикальных опор, выступавших с внешней стороны стены, и ряда поперечных балок, как бы пронзающих то же самое заполнение из камня. Так были возведены укрепления упомянутого Гейнебурга, но также и многих, особенно центральноевропейских, оппидумов латенского времени. Вход в оппидумы, особенно в северной кельтской зоне (включая Британию), часто делался клещеобразной формы, что позволяло поражать с флангов наступающего противника;

Внутри оппидумы, как правило, делились на несколько зон, причем значительная площадь оставалась просто свободной и могла служить для загонов скота или местом сбора войск и окрестного населения. Характер использования остальной территории, вероятно типичный для многих оппидумов, хорошо виден на примере центрального поселения племени эдуев — Бибракты. Кроме места, отведенного для святилища, здесь найден район жилищ знати, расположенный в наиболее удобной и хорошо защищенной части оппидума, а также кварталы, занятые ремесленниками. Ремесленное производство было одним из важнейших источников богатства и процветания оппидумов. В подавляющем большинстве из них мы прослеживаем остатки самой разнообразной и сильно специализированной деятельности кельтских мастеров. В конце латенской эпохи производится значительно меньше, чем в гальштаттское время, уникальных вещей, ориентированных на узкую прослойку общества, но зато сильно повышается массовость и среднее качество выпускаемой продукции. Кельты славятся в эту эпоху металлическими изделиями, производством бочек, изобретателями которых они являлись, изготовлением различных сельскохозяйственных орудий, прекрасными эмалями. Поражает количество и качество орудий труда ремесленников, найденных в оппидумах от Галлии до Богемии и Моравии. Художественный стиль этой эпохи, сохраняя чисто кельтское своеобразие, все больше ориентируются на средиземноморскую продукцию. Некоторое "усреднение" ремесленного производства могло быть связано с упадком прежде могущественного и активного слоя военной аристократии.

Так или иначе, могущество оппидумов в значительной мере опиралось на сосредоточенную за его стенами хозяйственную деятельность. В данном случае мы не говорим о некоторых оппидумах, чьи укрепления возводились явно наспех ввиду грозящей опасности. Упадок военной активности племен и повышение роли экономического фактора в их жизни повлекли за собой возвышение тех из них, которые занимали в этом смысле наиболее выгодное положение. Так обстояло дело с одним из самых могущественных племен Галлии — арвернами. Далеко еще не все понятно сейчас в системе экономических связей между племенами, но очевидно, что экономическая система больших регионов кельтского мира стала в последние времена независимости гораздо более сложной и разветвленной, что само по себе требовало защиты и укрепления ее "нервных узлов". Эту роль и выполняли оппидумы. Многие из них — Герговия, Бибракта, Алезия, Аварик и другие в Галлии, а на другом конце кельтского мира Завист, Страдонице и им подобные в Богемии — временами сосредоточивали за своими стенами большие материальные ценности.

Переориентация деятельности племен позднего латена отражается и на изменениях социальной структуры внутри племени. В основных своих чертах она достаточно понятна. Однако спорным является вопрос о том, как повлияло на развитие кельтского общества его столкновение с иными этническими группами, проживавшими на позднее занятых кельтами землях. Ряд исследователей считают этот фактор чуть ли не определяющим. Это как раз те самые ученые, которые крайне критически относятся к материалу по ранней кельтской истории и не желают признать факт существования кельтов за чертой исторически засвидетельствованного их появления. Такая позиция приводит к отрицанию кельтского характера гальштаттского общества. Представления о слишком позднем формировании кельтского этнокультурного слоя связаны с постановкой в неверной плоскости вопроса о его соотношении с носителями предшествующих культур. В действительности, как мы видели, формирование кельтов — долгий и сложный процесс, приведший к этническому и культурному синтезу, а не к механическому противопоставлению чуждых слоев населения. На определенном этапе этническая противоположность могла играть роль в социальном плане, но отождествлять эти два аспекта было бы неверно. Бесспорно, некельтское население даже в позднее время сохраняло известную обособленность, но взаимоотношения между ним и кельтами были гораздо более устоявшимися, сложными, чем это предполагают сторонники указанных взглядов. Именно поэтому и проследить эти отношения достаточно трудно.

Выше было показано, какие основные черты развития кельтского общества можно наметить на основании археологических источников. Письменные памятники позволяют дополнить их данные. Нет сомнения, что у кельтов существовало тройственное членение общества на жреческую касту (друиды), аристократию и народ. С течением времени эта структура претерпела в разных районах кельтского мира изменения и воплотилась в неодинаковых политических системах.

Как можно заключить из текстов древних авторов (Тит Ливий, Страбон, Полибий), королевская власть была некогда обычным явлением у западных кельтов, но к концу эпохи их независимости сохранилась лишь в отдельных местах (в Аквитании, на юго-западе и у сенонов), уступив место олигархическим формам правления. Сведения об отдельных представителях королевских родов Галлии, например о Битуите, сыне Луерна, позволяют представить себе предприимчивых военных вождей, пользующихся значительной властью над соплеменниками. Цезарь совершенно определенно говорит о замене королевской власти правлением олигархии, но не называет причин этой перемены.

В поисках этих причин делались попытки на широком историческом фоне кельтского мира провести соответствующие сравнения. Из сопоставления социального строя различных кельтских областей ясно, что такая эволюция происходила не везде. К примеру, в кельтской Ирландии, сравнительно хорошо документированной средневековыми, но архаическими источниками, королевская власть оставалась неколебимой на протяжении долгих веков, несмотря на наличие могущественной аристократической прослойки. То же явление мы наблюдаем и у галатов Малой Азии, кельтских племен среднего и нижнего течения Дуная, а также спорадически и в ряде районов Запада. Попытки сосредоточить внимание на чисто внутриполитических аспектах этого явления, по всей видимости, обречены на неудачу. Необходимо взглянуть на явления исторической стабильности или смены форм правления на фоне более общих процессов. В этом случае станет понятно, что те или иные формы политической и социальной организации могли сохраняться или меняться в силу совершенно разных причин. Дело в том, что в одну и ту же историческую эпоху у разных кельтских племен и их союзов могли сосуществовать стадиально разные формы правления, что объяснялось той или иной мерой их включения в более общие процессы и внутренним динамизмом развития.

Так, если мы возьмем ирландские институты, то при внимательном взгляде будет понятно, что сопоставление существовавших там структур королевской власти с континентальными реалиями конца второго периода латенской эпохи неправомерно. Часто приходится сталкиваться с необходимостью оправдания самого факта использования ирландских источников для сравнений с Галлией последнего века до новой эры. Между тем, несомненно, что они отражают тот этап развития, который соответствует не королевской власти латенского времени, а правлению крупных вождей гальштатта, т. е. гораздо более архаический. Дело в том, что ирландская социальная практика, мало затронутая происходившими на континенте в конце гальштатта и в эпоху миграций переменами, сохранила, несмотря на, несомненно, происходившее развитие, основу древних социальных институтов. Королевская власть латенского времени выросла из эпохи военных походов и именно поэтому носила гораздо менее ритуализированный и архаический характер, чем ирландская.

Королевская власть позднего латена могла сохраняться либо в тех районах (Дунай), где характер жизни племен менялся мало и военный строй общества сохранялся, либо там (Аквитания), куда в меньшей мере проникали изменения, затронувшие кельтскую экономику и общество этого времени. Именно они, как можно полагать, определили падение королевской власти в большинстве районов Галлии и бесплодность попыток ее реставрации. Главным здесь было то, что военная прослойка общества постепенно уступала свое влияние той его группе, которая смогла подчинить своему влиянию основные ресурсы экономической деятельности. Опираясь на них, этот слой, будущая олигархия времен Цезаря, подчиняет себе все большие массы населения, которые образуют многочисленное сословие клиентов, подробно описанное Цезарем и (в ином социальном контексте) древнеирландскими законами. Таким образом, становится понятно, что оппидумы латенского времени не имеют ничего общего с укрепленными поселениями знати гальштаттской эпохи. Они являются опорой иного социального слоя общества и средоточием совершенно другой, не придворной, а массовой и ориентированной на широкий сбыт хозяйственной деятельности. Такой характер большинства кельтских оппидумов, их открытость множеству влияний в значительной мере объясняют их последующую судьбу в римское время, в частности относительно быструю романизацию.

Указанные общественно-экономические перемены сказались не только на внутренней структуре племени, но и на взаимоотношениях между племенами. К моменту прихода Цезаря в Галлию ее территория была поделена между многочисленными племенами, вступавшими друг с другом в достаточно сложные и изменчивые отношения взаимоподчинения. Страбон свидетельствует, что на алтаре в Лугдуне уже в римское время были написаны названия 60 галльских племен. Правда, следует отметить, что положение, которое сложилось в Галлии в последний период эпохи независимости, не может полностью характеризовать сколько-нибудь отдаленное прошлое. Расселение племен в это время отражало многие перемены, вызванные все возраставшим нажимом германцев, переселением некоторых племен из-за Рейна и частично из Центральной Европы.

Структура взаимоотношений племен может быть опять же хорошо проиллюстрирована ирландскими источниками. И здесь племя являлось основной политической и экономической единицей общества. В отношениях между племенами существовала отчетливо выраженная иерархичность, в соответствии с которой правитель племени мог носить титул от короля до верховного правителя острова. Административная власть главы более крупного, чем племя, объединения была относительно невелика — отношения взаимоподчинения выражались главным образом в платеже дани и предоставлении воинских контпнгентов. Слабое развитие собственно государственности обусловило отсутствие какого-либо взаимопроникновения административной структуры племен. Внешнее выражение взаимозависимости заключалось в процедуре обмена заложниками. Каждое племя имело свои очень точно определенные границы, часто чем-либо конкретно обозначенные.

Отношения подчинения между племенами строились почти исключительно на основе силы, хотя свою роль могли играть и этнические различия. Нет сомнения, что приблизительно так же обстояло дело и в Галлии в определенную пору ее независимости, однако не в позднелатенское время. Гораздо более интенсивное сравнительно с другими областями развитие Галлии выдвинуло уже во II в. до н. э. на первый план не столько военные, сколько экономические причины возвышения племен и образования различных союзов. Прекрасным примером этого может служить племя арвернов, чье положение исключительно упрочилось в это время, поскольку оно контролировало последний отрезок торгового пути, по которому к южному побережью Галлии двигалось британское олово. В попытках возвышения эдуев или секванов, описанных в античных источниках, мы можем различить те же подспудные причины. Таким образом, новые явления, отмечаемые в эпоху позднего латена, вызывали изменения не только, на внутриплеменном, но и на межплеменном уровне.

Нередко можно встретить утверждения, что галльское общество последнего периода независимости нельзя отождествлять с его более ранними этапами, ибо в это время оно якобы пережило свой апогей и клонилось к упадку. Это справедливо только в том смысле, что военная активность и экспансионистский динамизм кельтов действительно были в прошлом. Между тем, как мы видели, прогрессивное развитие шло, и оно подводило кельтское общество к новым этапам его истории, ход которой был круто изменен римским завоеванием.

Судьбы Галлии и западнокельтских народов в целом коренным образом изменило римское завоевание, связанное с именем Гая Юлия Цезаря, консула 59 г. до н. э. и затем проконсула южногалльской Нарбонской провинции. Успех вторжения римлян был в значительной степени предопределен отсутствием единства среди галльских племен, многие из которых (эдуи, секваны) по политическим, экономическим и военным причинам искали поддержки Рима.

Поводом для вторжения явилось давно вынашиваемое и осуществленное в 58 г. намерение племени гельветов в полном составе покинуть свои территории у истоков Роны и переселиться к берегам Атлантического океана. Причиной этого было все усиливающееся давление на них германского племени свевов, которое уже не раз понуждало их к миграциям. Вмешательство Рима объяснялось как опасностью пропуска через недавно замиренные северные районы Нарбонской провинции огромной вооруженной массы (ок. 400 тыс. человек), так и нежеланием допускать германцев до территорий, откуда они смогли бы непосредственно угрожать североиталийским местностям.

После ряда столкновений Цезарь одержал окончательную победу над гельветами при Бибракте. Дальнейший ход событий определился непосредственным столкновением Цезаря со свевским вождем Ариовистом, к которому склоняли его племена эдуев и их союзников, страшившиеся усиления сговаривавшихся с германцами племен, тяготевших к аллоброгам — соперникам эдуев. На территории современного Эльзаса Цезарь одержал победу над свевами и сумел оттеснить их за Рейн. В 57 г. Цезарь подчиняет племена белгов на севере и северо-западе Галлии, а затем и территорию Аквитании. В 55 г. он проводит успешные боевые действия против германских племен танктеров и узипетов, которых, перейдя Рейн, оттесняет в глубь территорий германцев. В этом же году римские войска пересекают пролив между Галлией и Британией и высаживаются на острове. Победа над белгами и вторичный поход за Рейн (53 г.) привели, по всей видимости, к окончательному покорению Галлии. Однако в 52 г. вспыхнуло мощное восстание кельтских племен, во главе которых стоял предприимчивый и смелый Верценгеториг. Цезарь одержал победы над галльскими войсками у Аварика, неудачно осаждал Герговию, но в конце концов одержал решающую победу во время осады оппидума Алезия. Эта победа подвела черту под долголетними галльскими войнами, положившими конец независимому существованию племен заальпийских территорий. С установлением политического и культурного господства Рима начинается эпоха романизации.