Уже в прошлом веке был предложен ряд принципов периодизации латена. Признанная в настоящее время периодизация, построенная на синтезе различных концепций, выглядит так: фаза 1а (450—400 гг.) 1b (400-300 гг.), 1с (300-250 гг.), 2а (250-150 гг.), 2b (150-75 гг.), 3 (75 г.—начало новой эры). Эта периодизация принята для западных территорий кельтского мира, но, как всякая схема, она не может отразить всей совокупности местных вариантов развития культуры и общества (подробнее об этом см. ниже).

Центральноевропейские культуры латенского времени рассматриваются в свете несколько иной хронологии: первый период (до 400 г.) — своего рода подготовительная стадия формирования культуры, 400—250 гг.—период кельтской экспансии, 250—125 гг.—время экономического расцвета и складывания традиционных социальных отношений и, наконец, 125—50 гг.— период наивысшего развития кельтских укрепленных поселений — оппидумов и экономических контактов между ними. Последние пятьдесят лет до новой эры характеризуются, по мнению исследователей, упадком оппидумов и разрушением экономического уклада общества под давлением германских племен.

Периодизация латенской эпохи в любом из ее вариантов строится на анализе художественных особенностей памятников и на эволюции прежде всего таких предметов, как вооружение, украшения и керамика.

Сам по себе рубеж между гальштаттским и латенским периодами, не совпадающий в разных регионах кельтского мира, везде достаточно отчетлив: от господствовавшего дотоле геометрического стиля наблюдается переход к совершенно иному, как бы вдруг открывшемуся для восприятия самых разнообразных средиземноморских мотивов и претворившему их (пальметки и пр.) в изысканные комбинации волнообразных линий и сложных сочетаний, покрывавших как предметы роскоши, так и обиходные вещи. Постепенно менялся и сам облик предметов.

В кельтском вооружении латенского времени (прежде всего мечи, кинжалы и наконечники копий) прослеживается четкая эволюция, ранние фазы которой унаследованы от гальштаттского времени. Размер наиболее ранних латенских мечей не превышает 40—50 см, их серпообразная рукоять часто бывает украшена выразительнейшими гротескными масками, мотивы которых заимствованы из средиземноморского репертуара. Ножны, делавшиеся из бронзы или железа, оканчивались шарообразным или полукруглым украшением. Наиболее древние мечи, наследники гальштаттского времени, имеют прорезные миндалевидные окончания. Впоследствии мечи становятся длиннее — до 80 см. Ножны начинают украшаться заимствованным также на юге, но доведенным кельтами до высокой степени совершенства S-образным орнаментом. Этот стиль иногда характеризуется как стиль "красивых мечей". Наиболее поздние мечи еще более удлиняются, их ножны часто получают деревянную обкладку, а оконечность самого меча становится не заостренной, а полукруглой. В связи с удлинением мечей, предназначенных для иного типа боя, вновь возрождается кинжал, причем его антропоморфная рукоять напоминает мечи более раннего времени.

Диодор Сицилийский сообщает нам, что кельты очень любили украшения (V, 27), и его сведения находят массу подтверждений в кельтской литературе Ирландии. Среди украшений наибольшей любовью пользовались фибулы и торквесы (гривны). Фибулы являлись в кельтском мире массовой продукцией, изменение стиля которой дает надежные хронологические точки отсчета.

Как и оружие, фибулы в своей эволюции продолжают развитие, начавшееся в гальштаттский период. Непосредственным прототипом латенских украшений являются фибулы с сильно изогнутой дужкой, удлиненной ножкой и многовитковой пружиной. Фибулы раннелатенского стиля весьма разнообразны и неоднородны стилистически. В их украшении начинают искусно воплощаться зооморфные и антропоморфные мотивы, иногда применяются украшения из коралловых бусин. Затем тип фибул несколько меняется: дужка их становится менее изогнутой, количество витков на пружине уменьшается, а на оконечности дужки часто помещается изукрашенный диск. Фибулы этого типа переходят во второй период латена, и здесь их дужка часто утолщается посередине и украшается геометрическим узором. Такие фибулы приобрели общекельтский характер и встречаются на огромных территориях от Богемии до запада Франции. Постепенно фибулы приобретают все более функциональные формы и начиная с III в. до н. э. часто изготовляются просто из куска бронзовой проволоки, хотя во все времена встречаются железные и серебряные экземпляры.

Торквес был чрезвычайно популярным украшением кельтов и также предоставляет исследователям много хорошо датируемых вариаций. В отличие от фибул торквесы были мало распространены в Европе гальштаттского времени, и их массовое производство падает именно на латенский период. Их находят почти исключительно в женских погребениях, хотя на многих изображениях, как кельтских так и античных, мы видим украшенных ими мужчин. Торквес нес на себе следы не вполне ясной нам религиозной символики. Его нередко приносили в дар божеству, а с некоторыми богами он прямо ассоциировался как непременный их атрибут.

Наиболее ранние гривны имеют очень простые формы и сделаны из изогнутой бронзовой трубки или цельного куска бронзы. Наконечники их невелики сравнительно с более поздними образцами. Редко встречаются очень красивые гривны, украшенные ложным двойным плетением. Чем дальше, тем украшение становится все более сложным, включает рельефный орнамент и даже антропоморфные и зооморфные мотивы.

Среднелатенский период характеризуется торквесами гладкими или витыми, с массивными печатевидными наконечниками, скреплявшимися Т-образными застежками. От этого же времени до нас дошло несколько драгоценных золотых гривн очень тонкой работы. С ними сосуществуют самые простые экземпляры с полыми наконечниками, которые выходили из крупных ремесленных центров северо-востока Франции. Позднейшие гривны становятся все более массивными.

Итак, начало V в. до н. э., время, когда кельты попадают в поле зрения античной исторической традиции, совпадает со значительными сдвигами в их культуре. Без всякого сомнения, параллельно происходили и серьезные перемены в общественном укладе этих племен. Их более или менее непосредственным итогом явились обширные миграции кельтов, затронувшие италийские и, несколько позже, греческие центры культуры античности. Военное давление кельтов на эти области было многократно исторически зафиксировано и может быть оценено достаточно объективно. Между тем экспансия кельтов в южном направлении была лишь частью обширного процесса, приведшего к проникновению латенской культуры на большую часть запада Европы. Понять лежащие в основе этого процесса факторы можно, опираясь лишь на данные археологии. Та или иная интерпретация археологических источников в большей степени зависит от того, какое соотношение видится между миграцией предметов (и некоторых характеризующих культуру навыков вообще) и миграцией более или менее значительных масс населения. Причем имеется в виду не проникновение на значительные расстояния отдельных редкостных вещей средиземноморского или местного производства (которыми могли обмениваться представители аристократии в галыптаттское время), а сравнительно массовое распространение целых культурных комплексов.

Вопрос об упомянутом соотношении до сих пор не решен однозначно. Ряд ученых полагают, что распространение художественных стилей, таких, как вальдальгесхеймский (возникший вслед за так называемым "ранним стилем" прирейнской области), возможно лишь при условии движения ремесленников вместе с большими группами населения. Однако намечается и более дифференцированный подход к проблеме, решение которой осложняется малой исследованностью ремесленных мастерских латенского времени, вызванной неразработанностью раскопок поселений сравнительно с могильниками. Ученые выделили ряд групп предметов, отражающих различные аспекты ремесленной деятельности позднего железного века. Выяснилось, к примеру, что большинство орнаментированных мечей (и их ножен), несмотря на черты близкого сходства, изготовлялись в достаточно узких локальных границах либо в ограниченном количестве мастерских, либо несколькими переходящими из одного поседения в другое мастерами высокого класса. То же можно сказать и о знаменитых украшенных зеркалах юго-запада Британии. Это не мешало отдельным экземплярам совершать длительные путешествия и оказывать влияние на местное производство. Другие предметы, в частности те же фибулы и некоторые виды керамики, могли изготовляться специально на экспорт, иногда в очень отдаленные районы. Такое положение не явля ется типичным только для железного века — оно характерно и для элохи бронзы.

Основной вывод из сказанного заключается в том, что каждый вариант местного производства необходимо изучать комплексно, учитывая не только стилистические особенности находок и их художественные характеристики, но и механизм ремесленного производства в целом. Такой подход позволяет точнее оценить ход проникновения латенской культуры в различные районы. Особенно показательна в этом смысле периферия кельтского мира. Население Арморики (Бретани) (известные античным авторам племена осисмиев, венетов и др.) ставит перед историками и археологами немало проблем, касающихся прежде всего его происхождения. Хотя полуостров относительно беден памятниками раннего железного века в более древних культур, все же можно заключить, что общественные отношения и культура развивались здесь достаточно преемственно вплоть до латенской эпохи. В то же время, как и везде, признаки этой культуры появляются и на этом крайнем западе Европы, постепенно наслаиваясь на местные традиции и переплетаясь с ними. Раньше в этом видели следствие миграций кельтских племен "новой волны", постепенно подчинивших себе местное население. Сейчас этот процесс представляется гораздо более сложным. Отдельные предметы типично латенского облика могли проникать в Арморику самыми различными путями. Латенская орнаментация каменных стел могла появиться и как итог проникновения очень небольших групп людей, и как подражание отдельным металлическим предметам. Возможно, имели место и передвижения ремесленников. Недавние исследования показали, что изменения художественного стиля в упомянутом районе можно связать с четко прослеживаемой картиной каких-то социальных потрясений, падающих на рубеж IV и III вв. до н. э. (покмнутые или разрушенные поселения и пр.). Что произошло в точности, пока неясно, но, скорее всего, именно тогда в Арморику могли проникнуть более или менее крупные отряды пришельцев, политически и культурно подчинившие себе местных жителей. Это предположение, конечно, не исключает возможности и более ранних крупных миграций, ибо нам известны примеры, когда подобные переселения почти не оставляли археологически достоверных следов (историческое переселение кельтов из Британии в Арморику в V—VI вв. н. э.).

Косвенное подтверждение указанной выше датировки можно найти на юго-западе Франции, где в V в. до н. э. мы тоже обнаруживаем первые следы латенского стиля. Тем не менее здесь вопрос о сколько-нибудь заметных перемещениях населения, как кажется, не стоит, ибо большинство памятников раннего латена подвергаются на территории Аквитании и Лангедока явному и доминирующему влиянию местных художественных традиций. Все говорит в пользу устойчивости достаточно долго развивавшейся тут социальной и культурной среды.

Влияние латена сталкивается и переплетается на этих землях с античными, иберийскими и другими традициями. Напротив, с начала III в. до н. э. ситуация меняется — перед нами очевидные следы вторжения на юго-запад Европы довольно крупных контингентов пришельцев (разрушенные и оставленные поселения, новые структурные явления в экономике и культуре). Иными словами, распространение латенской культуры далеко не непосредственно связано с движениями этнических групп, и, кроме того, оно сильно зависело от той среды, которую встречало на своем пути.

В чем же был первоначальный импульс тех миграций, которые в разное время и с разной интенсивностью захватили огромные территории Европы? Ряд ученых связывают вторжение кельтов на арену истории с формированием кельтского этноса как такового. Однако культурная преемственность между гальштаттской и латенской эпохами в центральноевропейской зоне противоречит такому утверждению. Скорее нужно говорить о дезинтеграции прежде существовавшего уклада жизни кельтских племен, вызвавшей серьезные последствия. Причины своеобразного нарушения равновесия в кельтской среде большая часть исследователей видят в быстро достигаемой перенаселенности отдельных районов в условиях относительно малопродуктивной экономики. Значительную роль в этом процессе могли сыграть и возросшие социальные противоречия внутри кельтского общества. Какое бы объяснение ни принять, вряд ли можно свести все миграции к одному типу. Можно думать, что в среде этих племен были известны традиции, подобные "священной весне", однако наряду с ними имели место более или менее дальние завоевательные походы, переселения целых народов (подобные исходу гельветов накануне галльских войн Цезаря), а также ежесезонные перекочевки скота, иногда на довольно большие расстояния.

Предположительное начало кельтских миграций падает на первую четверть V в. до н. э. Однако для этого времени свидетельства археологии невозможно подтвердить историческими источниками и соответственно получить сколько-нибудь точную картину происшедшего. Тит Ливий относит начало проникновения кельтов в Северную Италию ко времени около 600 г. до н. э. Такую раннюю дату пытались объяснить различными способами, каждый из которых малоубедителен. Большего внимания заслуживает описание причин, которыми римский историк объясняет решение кельтского вождя Амбигата послать своих племянников Белловеза и Сеговеза на поиски новых земель: перенаселенность и неспокойствие людей. Тит Ливий указывает два пути кельтских отрядов — на восток, в направлении Герцинского леса, и в сторону Италии. Эти сведения очень похожи на истину, хотя должны прилагаться к более позднему времени.

V век до н. э. является временем процветания этрусской сухопутной торговли, и археологический материал не дает никаких свидетельств о проникновении в Северную Италию крупных вооруженных отрядов. Ряд предметов заальпийского происхождения, найденных в этрусских комплексах, говорит скорее о неодностороннем процессе обмена ремесленными изделиями. Единственный район Италии, где можно предполагать для этого времени присутствие кельтского населения, — территория между Лаго Маджоре и современным Бергамо, соответствующая культуре Голасекка, связи которой с заальпийскоп областью особенно тесны. И все же, хотя и значительно позже, именно Этрурия стала первой целью набегов кельтских воинов. Ее богатства были достаточно хорошо известны кельтам, о чем сохранили воспоминания тот же Тит Ливий (V, 33) и Плутарх (Камилл, XV, 2).

Начало массового вторжения кельтов в Италию падает на первые годы IV в. до н. э. Согласно традиции, основу военных отрядов составило племя сенонов, но в любом случае основные группы кельтов двигались из Восточной Франции, Южной Германии и части Швейцарии. Главными событиями, связанными с нашествием кельтов, были осада Клузия, битва при реке Алии, где, по свидетельству древних авторов, римляне испытали какой-то панический ужас, внушенный видом обнаженных воинов и дикими звуками их рогов, и, наконец, взятие самого Рима около 385 г. до н. э. Несмотря на последующее отступление из Центральной Италии, кельтское нашествие не осталось без последствий.

В начале IV в. до н. э. сеноны обосновались на адриатическом побережье Италии, заняв полосу территории около 60 км в глубину и 100 км протяженности между современными городами Пецаро и Мацерата. Этот район имел немалое значение, ибо контролировал проходы в долину Тибра, а также позволял постоянно угрожать городам Апулии и Кампании. Отдельные отряды кельтов проникали отсюда далеко на юг, и именно в это время кельтские наемники оплачивались Дионисием Сиракузским, который отправлял их отряды в Грецию в поддержку Спарты, соперничавшей с Фивами.

С описанного времени контакты между предальпийской и заальпийской областями становятся гораздо более значительными и регулярными, чем прежде. Влияние средиземноморского культурного комплекса чувствуется в исконно кельтских областях все заметнее. В самой же предальпийской области развивается кельтская культура, богатство и изысканность которой не знают себе равных. Некрополи сенонов в Монтефортино и Филотрано дали нам прекрасные серебряные и бронзовые сосуды, украшения из бронзы и драгоценных металлов, стекло, греческую и этрусскую керамику, которые соседствуют с типично кельтскими торквесами и оружием.

Именно здесь впервые зарождается художественный стиль, который через посредство торговли и возвращающихся за Альпы воинов быстро распространяется на этих территориях и сильно влияет на местное культурное развитие. Происшедшие перемены особенно заметны в сильно заселенной по тем временам долине р. Марны. Там были раскопаны многочисленные погребения, резко отличающиеся от характерных для гальштаттского времени (хотя мы и отмечали значение комплекса в Жогасс, по отношению к которому марнская культура демонстрирует преемственность). Покойника хоронили не на прежней четырехколесной, а на двухколесной боевой колеснице (гальштаттские повозки имели чисто ритуальное назначение), причем в могилу вместе с обычными мечом и копьем нередко клали богато украшенный шлем. Подобные захоронения стали появляться не только в районе Марны: богатое погребение из Вальдальгесхейма на Рейне (во многих работах это имя присваивается всему художественному стилю эпохи) также содержало двухколесную. колесницу, богатые золотые украшения нового стиля и италийскую бронзу, часто встречаемую в некрополях сенонов. Около Зальцбурга в Австрии тоже раскопано известное погребение подобного типа.

Источник: http://history.tuad.nsk.ru/